Лишь к ночи примчался гонец с переправы; он сказал, что несметная рать вышла из Минас-Моргула и близится к Осгилиату, а с нею полчища рослых, свирепых хородримцев.

– Ведет ее, как встарь, – оповестил гонец, – Черный Повелитель Призраков, и смертный ужас предшествует ему.

Эти зловещие слова были последними, какие Пин услышал в свой третий день в Минас-Тирите. Почти всем было не до сна: мало оставалось надежды, что Фарамир отобьет или задержит врагов.

На следующий день темнота хоть больше и не сгущалась, но еще тяжелей давила на сердце, и страх не отпускал. Дурные вести не замедлили. Вражеская рать переправилась через Андуин. Сдерживая натиск, Фарамир отступал к пеленнорской крепи, к сторожевым башням, но врагов было десятеро на одного.

– Туго нам придется по эту сторону крепи, – сказал гонец. – От них не оторваться, идут по пятам. На переправе их много побили, но куда меньше, чем надо бы. Они хорошо подготовились: понастроили втайне на восточном берегу уймищу плотов и паромов. Воды было не видать – кишмя кишели. Но страшней всего Черный Главарь: один слух о нем цепенит самых стойких бойцов. Враги и те страшатся его пуще злой смерти, потому и лезут как очумелые.

– Тогда мое место там, а не здесь, – сказал Гэндальф и немедля умчался, исчезнув в темной дали серебристым промельком. И всю эту ночь Пин одиноко стоял на стене и глядел меж зубцов на восток.

Едва в сумраке – словно в насмешку – прозвонил утренний колокол, как за мутным простором Пеленнора показались огни – где-то там, у крепи. Тревожные возгласы караульных призвали к оружию всех ратников в городе. Красные вспышки зачастили, и в душной мгле прокатился глухой грохот.

– Штурмуют крепь! – слышалось кругом. – Проламывают стены! Сейчас прорвутся!

– Фарамир-то где? – в смятенье воскликнул Берегонд. – Не погиб же он, не может этого быть!

Первые вести доставил Гэндальф. Он приехал ближе к полудню с горсткою всадников, сопровождая повозки, забитые ранеными – не многих удалось вынести из боя у сторожевых башен. Гэндальф сразу же поднялся к Денэтору. Градоправитель сидел теперь в высокой палате над тронным чертогом Белой Башни, и Пин был при нем; Денэтор переводил взгляд с тусклых северных окон на южные, с южных – на восточные, словно его черные горящие глаза проницали завесы обступившей тьмы. Но чаще всего смотрел он все же на север, а иногда и прислушивался, точно до ушей его силою некой древней ворожбы мог донестись топот копыт с далеких равнин.

– Фарамир вернулся? – спросил он.

– Нет, – отвечал Гэндальф. – Но когда я его покинул, он был еще цел и невредим. Он остался с тыловым отрядом – прикрывать отступление через Пеленнор, только вряд ли они продержатся. Грозный у них противник – тот самый, кого я опасался.

– Неужели… неужели явился сам Черный Властелин? – в ужасе вскрикнул Пин, забыв о дворцовых приличиях.

– Нет, господин Перегрин, пока еще не явился! – с горьким смехом ответил ему Денэтор. – Он явится торжествовать надо мною, когда все будет кончено. А до поры до времени шлет воевать других. Так, сударь мой невысоклик, делают все великие владыки, не обделенные мудростью. Иначе зачем бы сидел я здесь на башне, – наблюдал, размышлял, выжидал и жертвовал сыновьями? Мечом я владеть не разучился.

Он встал и распахнул свое длинное темное облачение, и под ним, к изумлению Пина, оказалась кольчуга и длинный двуручный меч в черно-серебряных ножнах.

– УЖ много лет я даже и сплю в доспехе, – молвил он, – чтоб не давать поблажки старческому телу.

– Словом, для начала владыка Барад-Дура послал на тебя самого могучего из подвластных ему царственных мертвецов, и тот уже завладел твоей дальней крепью, – сказал Гэндальф. – Тысячу лет назад он был государем Ангмара – чародей, кольценосец, главарь назгулов, Сауроново черное жало ужаса и отчаяния.

– Что ж, Митрандир, вот тебе и достойный противник, – сказал Денэтор. – А я и без тебя давно знаю, кто возглавляет воинство Черной Твердыни. Ты затем и вернулся, чтоб мне об этом сказать? Или просто сбежал с поля боя, потому что сражаться с ним тебе не по силам?

Пин вздрогнул, испугавшись, что Гэндальф разгневается, но испуг его был напрасен.