– Даже показалось, что Лес ему нравится, ах ты, скажите на милость! – произнес чей-то неведомый голос – Ну-ка, ну-ка, обернитесь, дайте я на вас спереди посмотрю, а то вот вы мне прямо-таки совсем не нравитесь. Сейчас, не торопясь, порассудим Да смекнем, как с вами быть. Давайте, давайте обернемся-ка!

На плечи хоббитам легли долгопалые корявые ручищи, бережно и властно повернули их кругом и подняли к глазам четырнадцатифутового человека, если не тролля. Длинная его голова плотно вросла в кряжистый торс. То ли его серо-зеленое облачение было под цвет древесной коры, то ли это кора и была – трудно сказать, однако на руках ни складок, ни морщин, гладкая коричневая кожа. На ногах по семь пальцев. А лицо необыкновеннейшее, в длинной окладистой бороде, у подбородка чуть не ветвившейся, книзу мохнатой и пышной.

Но поначалу хоббиты приметили одни лишь глаза, оглядывавшие их медленно, степенно и очень проницательно. Огромные глаза, карие с прозеленью Пин потом часто пытался припомнить их заново: «Вроде как заглянул в бездонный колодезь, переполненный памятью несчетных веков и долгим, медленным, спокойным раздумьем, а поверху искристый блеск, будто солнце золотит густую листву или мелкую рябь глубокого озера. Ну вот как бы сказать, точно земля проросла древесным порожденьем и оно до поры дремало или мыслило сверху донизу, не упуская из виду ни корешочка, ни лепестка, и вдруг пробудилось и осматривает тебя так же тихо и неспешно, как издревле растило самого себя»

– Хррум, хуум, – прогудел голос, густой и низкий, словно контрабас. – Чудные, чудные дела! Торопиться не будем, спешка нам ни к чему. Но если бы я вас увидел прежде, чем услышал, – а голосочки у вас ничего, милые голосочки, что-то мне даже как будто напоминают из незапамятных времен, – я бы вас попросту раздавил, подумал бы, что вы из мелких орков, а уж потом бы, наверно, огорчался. Да-а, чудные, чудные вы малыши. Прямо скажу, корни-веточки, очень вы чудные.

По-прежнему изумленный Пин бояться вдруг перестал. Любопытно было глядеть в эти глаза, но вовсе не страшно.

– А можно спросить, – сказал он, – а кто ты такой и как тебя зовут?

Глубокие глаза словно заволокло, они проблеснули хитроватой искринкой.

– Хррум, ну и ну, – пробасил голос, – так тебе сразу и скажи, кто я. Ладно уж, я – онт, так меня называют. Так вот и называют – онт. По-вашему если говорить, то даже не онт, а Главный Онт. У одних мое имя – Фангорн, у других – Древень. Пусть будет Древень.

– Онт? – удивился Мерри. – А что это значит? Сам ты как себя называешь? Как твое настоящее имя?

– У-у-у, ишь вы чего захотели! – насмешливо прогудел Древень. – Много знать будете – скоро состаритесь. Нет уж, с этим не надо спешить. И погодите спрашивать – спрашиваю-то я. Вы ко мне забрели, не я к вам. Вы кто такие? Прямо сказать, ума не приложу, не упомню вас в том древнем перечне, который заучил наизусть молодым. Но это было давным-давно, может статься, с тех пор и новый перечень составили. Погодите-ка! Погодите! Как бишь там, а?

Н-да, хм-хм, хм-хм-хм, как же там дальше? Тамтарарам-татам и татам-тарарам-там-там. Не важно, как дальше, вас все равно там нет, хотя список и длинный.

– Вот так и всегда нас выбрасывали из списков и выкидывали из древних легенд, – пожаловался Мерри. – А мы ведь не первый день живем на белом свете. Мы – хоббиты.

– Да просто надо вставить! – предложил Пин. – Хоббит хоть невелик, но хозяин хорошей норы – ну, в этом роде. Рядом с первой четверкой, возле людей, Громадин то есть, – и дело с концом.