Еще не совсем стемнело, когда они тронулись в путь. Пройдя несколько шагов, Сэм обернулся и поглядел на обрыв. Издали ущелье казалось черной зазубриной утеса.

– Хорошо, что веревка не осталась там висеть, – сказал он. – Авось оглоед потычется: куда это мы девались? Пусть-ка попрыгает с уступа на уступ на своих поганых перепончатых лапах!

Они отошли от подножия скалы и пробирались крутым откосом среди валунов, по щебняку, мокрому и скользкому после недавнего ливня. И чуть не свалились в расселину, которая внезапно разверзлась у них под ногами. Расселина была неширока, но прыгать впотьмах не стоило, к тому же где-то в глубине ее бойко журчал ручей. Она изгибалась влево, к северу, и уходила в горы, безнадежно преграждая им дорогу – не идти же ночью в обход!

– Пойдем-ка лучше подле скат на юг. – предложил Сэм. – Повезет – так сыщется какой-нибудь сухой уголок, а то и пещерка.

– Может, и сыщется, – сказал Фродо. – Я порядком устал и еле плетусь, а тут еще сплошные каменья. Волей-неволей придется отдохнуть. Эх, была бы перед нами хоть тропка – я бы шел и шел до упаду.

Идти по осыпи у подножий оказалось ничуть не легче. И Сэму не удалось сыскать ни уголка, ни пещерки: тянулся отлогий каменистый скос, а над ним все выше громоздились угрюмые отвесные кручи.

Наконец, почти падая с ног, они притулились у огромного валуна неподалеку от обрыва. Сели рядышком, как можно теснее, чтобы как-нибудь угреться среди холодных камней, и сон начал их одолевать – бороться с ним не было сил. Высоко сиял ясный месяц, в его беловатом свете поблескивали голые глыбы. Утесистый обрыв заливал серый полумрак, изборожденный черными тенями.

– Ну ладно! – сказал Фродо, поднимаясь и зябко запахивая плащ. – Поспи-ка ты, Сэм, немного, укройся моим одеялом. А я постою – вернее, поброжу – на часах. – Вдруг он замер и, нагнувшись, крепко взял Сэма за плечо. – Что это такое? – прошептал он. – Взгляни на утес!

Сэм взглянул и присвистнул.

– Здрасьте! – сказал он. – Не успели соскучиться, чтоб его! Это же Горлум! А я-то думал, мы провели его за нос, спустившись с нашего пригорочка! Нет, вы только посмотрите! Сущий паук!

По бледно озаренному – с виду гладкому и скользкому – отвесу ползло, раскинув конечности, маленькое черное существо. Наверно, все двадцать его чутких, липучих пальцев цеплялись за любые щели и выступы, но казалось, оно по-насекомьи перебирает клейкими ножками. Спускалось оно головой вниз, точно вынюхивало путь. Время от времени голова вертелась на длинной тонкой шее, и мерцали два бледных огонька – два глаза, смаргивавших в лунном свете и тут же закрывавшихся.

– Вы думаете, он нас видит? – спросил Сэм.

– Не знаю, – тихо отвечал Фродо, – но думаю, что нет. Эльфийские плащи неплохо скрывают даже от взгляда друзей: я, например, не вижу тебя в тени за несколько шагов. А он, помнится, враждует и с солнцем, и с луной.

– А чего ж он тогда прямо сюда ползет? – спросил опять Сэм.

– Тише ты, Сэм! – сказал Фродо. – Может быть, он нас унюхал. И слышит он, кажется, не хуже эльфов. По-моему, он что-то услышал: наверно, наши голоса. Мы там орали как оглашенные, да и здесь с минуту назад галдели почем зря.

– Ну, мне он малость надоел, – сказал Сэм. – Терпел я, терпел, а теперь хочу перекинуться с ним парой ласковых слов. Удрать-то от него, похоже, все равно не выйдет.

И, надвинув серый капюшон, Сэм бесшумно пополз к утесу.

– Осторожней! – прошептал Фродо, следуя за ним. – Не вспугни его! Он даром что с виду ледащий, а с ним шутки плохи!

Черная ползучая тварь уже спустилась на три четверти, до подножия утеса оставалось меньше пятидесяти футов. Недвижно притаившись в тени своего валуна, хоббиты глядели во все глаза. То ли ползти ему стало трудно, то ли он почему-то встревожился. Донеслось его сопение, потом он злобно зашипел, точно выругался, поднял голову и вроде бы сплюнул, наконец двинулся дальше. И послышался его скрипучий, сиплый голос.

– Ахх, с-с-с! Оссторожно, моя прелессть! Поспешишшь – шею ссломаешь, а мы же не сстанем ломать шею, да, прелессть? Не сстанем, прелессть, – горлум! – Он снова поднял голову, смигнул и быстро закрыл глаза. – Нам она ненависстна, – прошипел он. – Мерзкий, мерзкий, труссливый свет – с-с-с, – она подсматривает за нами, моя прелессть, она суется нам в глаза.