Вскоре умытые и освеженные хоббиты сидели за столом, по двое с боков, во главе – хозяин, против него – Золотинка. Ужинали долго и весело. Изголодавшиеся хоббиты уплетали за обе щеки, но сыру и сливок, хлеба и меда, зелени и ягод было вдоволь. Пили они из своих кубков словно бы кристальную родниковую воду, но она веселила пуще вина и развязала им языки. Вдруг оказалось, что они звонко распевают, словно петь было легче и проще, чем говорить.

Наконец Золотинка с Томом поднялись и убрали со стола. Гостей пересадили в кресла у камина; они положили усталые ноги на подставленные скамеечки. В широком камине радостно полыхал огонь, и веяло сладковатым запахом: дрова, наверно, были яблоневые. В прибранном покое погасили огни, осталась лишь одна лампада да четыре свечи на каминной доске, по паре с каждого края. И со свечою в руках возникла перед ними Золотинка: каждому из них пожелала она покойной ночи и приятного сна.

– Отдохните до утра! – сказала она. – Лесных гулов и ночных шорохов не бойтесь! Двери наши овевает ветер с холма, а в окна проникает лишь лунный и звездный свет. Доброй ночи!

И ушла, шелестя и мерцая, точно прожурчал в ночной тиши ручеек по прохладным камушкам.

Том сидел с ними и молчал, а они набирались храбрости спросить хоть о чем-нибудь из того, о чем хотели спросить за ужином. Глаза у них слипались. Наконец Фродо проговорил:

– Ты меня услышал, хозяин, или просто случайно проходил мимо и пришел на помощь?

Том словно очнулся от приятного сновидения.

– Что? На помощь? Нет, не слышал, я ведь песни распевал и тропинкою речною к дому своему шагал… ну а в общем, стороною про тебя и раньше знал, знал, что хоббиты-зайчата в лес попали не случайно, да и все тропинки тайно нынче сходятся к Ветлянке – Старый Вяз сюда их тянет, чтобы путников губить… Так, а мне чего ж хотелось… на лесной тропинке?..

Он снова закивал: его клонила дремота, но он продолжал, теперь уже напевно:

У меня там было дело – собирать кувшинки,

Чтоб потом преподнести их милой Золотинке;

Я всегда так делаю перед первым снегом,

Чтоб они цвели у ней до начала лета -

Собираю на лугу в чистом светлом озере,

Чтоб ладони холодов их не заморозили.

Я у этих берегов – давнею порою -

И жену свою нашел – раннею весною:

В камышах она звенела песней серебристой,

А над нею распевал ветерок росистый.

Он открыл глаза, и взгляд его блеснул синевой.

Так что видите, друзья, я теперь не скоро

У Ветлянки окажусь – может, лишь весною, -

Да и с Вязом повидаюсь под конец распутицы,

В дни, когда на нем листва весело распустится

И когда моя жена в золотистом танце

На реку отправится, чтобы искупаться.

Том опять приумолк, но Фродо уж не мог удержаться и задал свой самый главный вопрос.

– Расскажи нам, хозяин, – попросил он, – про этот страшный Старый Вяз. Кто он такой? Я раньше о нем никогда не слышал.

– Нет, не надо! – в один голос вскрикнули Мерри и Нин, выпрямившись в креслах. – Сейчас не надо! Лучше утром!

– Верно! – согласился Том. – Верно, лучше отдыхайте, ночь не для таких рассказов! Спите бестревожно, зайцы, и не бойтесь старых вязов! Да и шорохов ночных тоже не пугайтесь!

С этими словами он задул лампаду и, взявши в руки по свече, проводил их в спальню.

Тюфяки и подушки были мягче мягкого; хоббиты задернули пологи, укутались в белые шерстяные одеяла и мгновенно уснули.

Тяжелый сон отуманил Фродо. Ему грезилось, будто встает молодая луна и в ее бледном свете перед ним возникает мрачная высокая скала, прорезанная аркой. Потом его словно подняли ввысь, и он увидел не скалу, а скопище скал: темная равнина, зубчатая ограда, черная башня, а на ней кто-то стоит. Юная луна светила несмело: видна была только темная-темная башня да светлая фигурка наверху. Понизу ярились дикие голоса и злобно рычали волки. Из-за луны вдруг выплыла размашистая тень; тот, наверху, вскинул руки, и ослепительным лучом ударило из его посоха. Плеснули орлиные крылья, а внизу завыли, заклацали клыками волки. Ветер донес яростный стук копыт – с востока, с востока, с востока. «Черные Всадники!» – понял Фродо и проснулся в холодном поту; быстрыми молоточками стучала у него в висках кровь. «Неужели же, – подумал он, – я наберусь храбрости покинуть эти стены?» Он лежал затаив дыхание, но теперь все было тихо. Наконец он свернулся калачиком и погрузился в сон без сновидений.